62.
Аноним
(03.06.2005 17:28)
0  
Никто не против, что я без всеобщего разрешения выложу рассказик Валери, хочу разрядить обстановку...
(автор - Roux Valery)
.....
Я начинаю понимать, что юность,
Цветение юности - ерунда и стоит немного.
Но это вовсе не означает,
Что я с приятностью ожидаю старости.
Остается лишь одно:
Смерть мгновенная, вездесущая,
Всегда стоящая рядом.
По-моему, это единственная
Подлинно соблазнительная,
Подлинно захватывающая,
Подлинно эротическая концепция.
Я ждал тебя.… Так ждут любви, страсти. А я ждал тебя. Так ждут счастья бесконечных наслаждений. А я вновь ждал тебя. Я смотрел в свое опустошенное нутро, выдранные, опороченные внутренности и хотел тебя. Я был один, пустой и униженный. Ты смотрел на меня и не брал с собой. Молча проходил мимо, когда меня брали другие, и я не мог противиться их холодным рукам. Она была похожа на тебя и не была тобой. Я ошибся, ты был совсем близко, а я смеялся прямо в глаза, ненавидел тебя до тошноты, до судорог. В твоих живых руках я не замечал того безнадежного интереса, что бывает на краю. Вскоре я встал на одну дорогу с тобой, но ты был там раньше. Ты шел, а я бежал изо всех сил, но все ж не мог догнать тебя. Теперь ты совсем близко. И я чувствую запах твоих волос. Они тонкой паутинкой щекочут мне ноздри, врастают в меня. Я чувствую, если ты отойдешь от меня - я растаю, растворюсь в бездне. Паника распространяется со скоростью тока крови, постепенно поражает все. И руки панически тянутся к твоей спине, и глаза панически впиваются в водопад серых волос, и паническая судорога вырывает из панически сжатых губ тихий неслышный стон. За секунду ты поворачиваешься и видишь мое искаженное искренностью лицо. А ты даже не удивлен. Ты воспринимаешь мои судорожные порывы как должное. И холодно отвечаешь еле заметным движением руки. Улыбка уродует живой ноткой утонченные печатью пустоты черты смуглого лица. Я знаю, ты любишь смотреть на мотыльков в фонаре. На их веселый танец в отблесках догорающих тел. Похоже они просто ждут своей очереди за порцией нектара смерти, чтобы продолжить освещать других одержимых. Они нетерпеливо похотливы в своей страсти. Я понимаю мотыльков, а ты понимаешь лампу в фонаре. В моей голове нежно тукает зов твоего тела.
- Гамбит! Ты опять за мной шпионишь? – грубый голос, разбивает тонкий лед моих иллюзорных грез, и я вижу, как нехорошо сузились твои глаза.
- Пошел ты, la`bete! – я пытаюсь уйти от тебя, но твои руки железным кольцом сжимают руку, чуть выше локтя. Черт, мне же больно! Зубы трутся друг о друга, тихо скрипят.
- Логан, отпусти немедленно! А то в челюсть получишь...- говорю я зло и неуверенно, а ты … засмеялся, запрокинув голову, и отпустил.
Когда ты исчез в темноте пустой аллеи, я достал из плафона одного мотылька. Он был маленьким, белесым и у него не хватало крыла. Наверное, оно осталось внутри фонаря. Я аккуратно положил его на ладонь и стал смотреть, как ветер треплет его трупик. Послышался шорох, длинные пальцы сжали мне плечи, глубокое дыхание, смеясь и пробираясь по волосам, щекотало кожу. Я сжал ладонь и мотылек превратился в пыль, когда разжал – белый пепел посыпался на снег.
- Шельма, любовь моя… - выдыхаю я, изображая томную страсть. Пустота у меня внутри совокупляется с тошнотой.
Так я люблю ее…
- Опять с Росомахой сцепился? – она играет моей рукой, считает мои пальцы. Я отворачиваюсь и чувствую ее прохладные, влажные губы на шее.
- Все в порядке ,mon cher, - я смотрю в ее глаза.
- Не хмурься, Реми, тебя портят морщины на лобике, - она целует меня в лоб и уводит в спальню.
Черный шелк оттеняет ее белую прядь, ванильную кожу и она восхищенно на меня смотрит. Я не хочу, но она этого не видит, она желает меня и я притягиваю ее податливое тело к себе. Ее пальцы в легких кожаных перчатках скользят по рукам, по животу. Холодные слезы катятся по моим щекам, но она считает, что это от счастья и собирает их своим мокрым, шерстяным языком.
Так она любит меня…
Ее жесткий профиль четко прорисовывается в темноте, впитывает белый, серебристый цвет полной луны. Шоколадные длинные пряди тонкими змеями лежат на подушке и на моей шее. Она красива. Но я пресытился ее красотой... Во сне она шепчет мое имя, но я спокоен. Я чувствую, как во мне поднимается жгучая ненависть к ней и отвращение к себе. Если останусь с ней хоть на секунду я разобью, исцарапаю ее очаровательное лицо, узкие губы, розоватые щеки. Шельма лежит на спине, дыхание ровное и спокойное, гадко спокойное. Отвратительно спокойное. Я зажимаю
рот рукой, и вылетаю на балкон. Спускаюсь в сад. Я задыхаюсь от запаха, от ее дурманящего запаха. Я весь пропитан ее слюной, ее теплом, ее непереносимым запахом. Я почти бежал по заснеженному саду. Я смотрел на полную луну, освещающую синеватый снег на сосновых ветках. И слезы собирались на щеках ледяными крупинками. Я шел среди чернильного снега и не мог избавиться от гадливости к себе. Я все шел и шел, не зная, куда и зачем.… И вдруг увидел тебя. На краю сада ты сидел на бревне и смотрел на реку, безумно облизывающую корку льда. Ты держал
сигарету и вдыхал в себя сероватый дым. Я хотел вернуться на аллею и не смог. Желудок упал вниз, и я шагнул к тебе. Оголенная спина ссутулилась, вздрогнула, и ты обернулся. Я молчал и разглядывал твои сапоги.
- Садись, – произнес ты, и я послушно сел рядом. Но все же не мог посмотреть на твое лицо.
- Держи, - и мои губы приняли сигарету и слегка закашлялся. Ты молчал. Я не знал, что говорить и тоже молчал. А снег все шел, крупными белыми хлопьями садился на ресницы.
- Гамбит, - наконец посмотрел на тебя. Пепельные волосы обрамляли смуглое, слегка грубоватое лицо, на котором выделялись непримиримые глаза цвета ночного неба. На густых черных ресницах таяла, как мотылек, снежинка. Я убрал ее дрожащими пальцами и приложил подушечки к своим пересохшим губам. Ты положил руку на скорузлую кору, чернеющую в свете луны. Я впился пальцами в горячую ладонь и
ощутил твои теплые мягкие губы, гладкие острые зубы и привкус виски от порхающего во мне языка. И почувствовал Его. Твой ни с чем не сравнимый терпкий, пряный запах. Запах самой смерти.
|
